– Адрес, телефон оставил?

– Нет, я тоже как-то не спрашивала. Стойте, так он же телефон Наташке Железневой оставлял, ну да, точно, там же, в «Карелии». Неделю спустя он снова меня пригласил, а со мной Наташка напросилась, она тогда на мели была, хотела подработать, ну я и взяла ее с собой.

– А почему ей он телефон оставил?

– Ей срочно письмо надо было передать в Нью-Йорк, а Виталик сказал, что у него знакомый скоро едет. Она дала ему свой телефон, он его еще на рубле записал – салфеток почему-то не было – и оставил ей свой. Вы позвоните Железневой, у нее в книжке записной должен быть.

– Железнева повесилась. Ее замучила совесть и антиморальная сторона ее деятельности.

– Ну и шуточки у вас… – Уксусова недоверчиво посмотрела на Кивинова.

Соловец достал из стола записную книжку Железневой.

– В эту книжку она записала?

– Да, – побледнев ответила Уксусова. – На последней странице.

– Этот? – показал на номер Соловец.

– Ага, – кивнула она. – Я хорошо помню, Наташка уже подвыпившая была, никак не могла букву «В» найти. А откуда у вас книжка?

– От верблюда! Сказано же, нет больше Наташки. Перестало биться девичье сердце, – съязвил Кивинов.

– А потом что было? – продолжал Соловец.

– А больше я его и не видела. Подумала, что если у него серьезно, он меня сам найдет, а если просто так, потрахаться, так зачем он мне? Что я дура – задарма-то? Вобщем, не звонил больше. А из Швеции я прилетела, он меня на вокзале встретил, сказал, что случайно, предложил до дому проводить.

– А откуда он мог знать, когда ты вернешься?

– Наверно, от Наташки – я только ей рассказывала. Кивинов принес цепочку и куртку.

– Вещи его?

– Да, в куртке он в «Карелию» ходил, а цепочка точно его – брелок необычный.

– Хорошая у тебя память, поэтому отправляйся-ка ты в камеру и вспоминай про клофелин. Ну а коли не вспомнишь, что ж, придется тебя тогда отпустить, и уж поверь нашему опыту, второй раз Виталик не промахнется, – произнес Кивинов, распахивая дверь кабинета. – Давай, овца, шевели копытами.

Клубникин тихо скончался под утро в больнице имени Костюшко. Правда, перед этим он на несколько минут пришел в сознание и увидел перед собой Соловца в белом халате, что-то объясняющего ему и подсовывающего ему какой-то лист бумаги. Откуда-то издалека до него доносился голос начальника:

– Володя, на всякий случай подпиши, не пижонь. Уксусова, зараза, не видела, как он тебя ударил, глухарь может быть капитальный, а у нас сейчас с тяжкими плохо. А если мы его расколем, то объяснение это выкинем. Тут написано, что там гвоздь из стены торчал, ну ты на него случайно и напоролся. Вова, выручай, ты же должен нас понять.

До Клубникина дошел смысл происходящего, слабеющей рукой он взял ручку и подписал лист, потом притянул к себе Соловца и что-то прошептал ему на ухо.

– Три-два в пользу «Динамо», – сказал Соловец, пожал руку Клубникину и вышел из палаты.

Кивинов в крайне тоскливом настроении сидел в своем кабинете, когда туда заглянул дежурный.

– Андрюха, выручай, оформи трупик, не криминальный. Бабка из квартиры уже неделю не выходит, запах пошел, соседи звонят, требуют проверить. Сгоняй, а?

– А что, участковых нет?

– Все в рейде по борьбе в коррупцией, в отделении только дежурный наряд.

– Куда ехать-то?

– На Стачек, за общаги.

– Машина будет?

– Бензина нет, – виновато пожал плечами дежурный.

– Понял, – вздохнул Кивинов. – Ладно, черт с вами, давай адрес.

Упаковав сумку противогазом и бланками протоколов, Кивинов отправился на трамвайную остановку. Был час пик, народу на остановке скопилось многовато, но так как ехать надо было квартала три, пришлось пристраиваться к толпе. Трамвай, штурмуемый пассажирами, врос в рельсы и, казалось, уже не тронется никогда. Сзади звонили еще три трамвая, но население почему-то упорно лезло именно в этот. Кивинов спокойно стоял в сторонке, не надеясь даже близко подойти к вагону.

Водителю наконец вся эта канитель надоела, он включил микрофон и зычным голосом проорал: "Товарищи, садитесь все, трамваев сегодня больше не будет!" Ответом на шутку водителя послужил дружный хохот тех, кто обладал хоть каким-то чувством юмора. К сожалению, в толпе оказались и такие, кто оным достоинством и вовсе не обладал. Поэтому Кивинов мигом был втянут в устремленный к дверям поток легковерных пассажиров. Несколькими секундами спустя он оказался втиснутым между широким задом дамочки на площадке трамвая и чьим-то обширным животом сзади. Но поделать он уже ничего не мог, все свершалось помимо его воли. Сумка с противогазом совершенно по-хамски влезла кому-то между ног и возвращаться к хозяину явно не хотела.

– Молодой человек, – прошептал голос сзади, – ну, еще немножко вперед продвиньтесь. У меня дети одни дома.

– А я на труп еду! – забывшись зло рявкнул Кивинов.

– Куда? На труп? На какой труп?

– На рогатый, мать вашу, – заорал Кивинов, задыхаясь от давки, после чего любознательный голос куда-то сгинул, и двери наконец закрылись.

– Слава Богу, поехали, – раздались радостные голоса в вагоне.

Квартира с усопшей бабкой была на первом этаже. Вызвавшие милицию соседи долго объясняли, что Мария Степановна живет одна, часто болеет, последнюю неделю не выходит, а от дверей идет неприятный запах. Кивинов пригнулся к замочной скважине – действительно воняло. Дверь была мощная, и Андрей решил залезть в квартиру через лоджию, но когда он объяснил соседям, что сейчас в их присутствии он будет проникать в квартиру покойной, о чем составит протокол, где им надо будет расписаться в качестве понятых, то сердобольные граждане мигом исчезли за своими дверьми и на звонки больше не отвечали. Обойдя в течение получаса весь подъезд и так и не найдя понятых, Кивинов плюнул, решив обойтись своими силами и вписать в протокол липовых людей. Не в первый раз. Ничего страшного.

Найденной на лоджии отверткой он вынул стекла, затем снял с себя куртку и свитер, чтоб не пропахли, и остался в одной футболке, с которой, поигрывая пальцами-ножами, на мир смотрел Фредди Крюгер, персонаж известного американского сериала "Кошмар на улице Вязов". И, натянув на голову противогаз, Кивинов влез в окно.

Комната не убиралась давно, в кастрюлях и мисках плесневело бабкино варево, и Кивинов был безумно рад, что догадался прихватить с собой противогаз. Сама покойница лежала на кровати, уткнувшись лицом в стенку и завернувшись в кучу тряпья. Кивинов сел на единственный стул, сдвинул в сторону кастрюли и принялся писать протокол осмотра трупа, решив найти документы Марии Степановны немного попозже.

"Интересно, когда я умру?" – вдруг в его голове мелькнула шальная мысль. Кивинов тяжело вздохнул.

Вот жила себе одинокая бабка, умерла, и дела никому нет, ни детям, ни внукам. Хорошо, хоть соседи позвонили. А то был как-то случай – умерла бабуля и лежала в своей квартире года два, не меньше, до тех пор, пока ее не обнаружили квартирные воры, вынесшие дверь. Видимо, поживиться чем-нибудь хотели. Да, можно только представить себе их состояние, когда в кровати они обнаружили высохший скелет. Воры бежали из квартиры со всех ног, даже старинных икон не прихватили. Зато их потом прихватили работники морга, не бывшие столь суеверными.

Кивинов закончил протокол и стал искать паспорт усопшей. Нечаянно он зацепил одну из кастрюль, которая с грохотом рухнула на пол. "Черт!" – ругнулся он, поднял кастрюлю и, поставив ее на место, продолжил поиски. Вдруг его взгляд остановился на кровати.

На ней, судорожно вцепившись в белье и выпучив старческие глаза, сидела Мария Степановна, уставившись на Кивинова парализованным, ничего не понимающим взглядом. То, что еще минуту назад она была Совсем в другом положении, у Кивинова сомнений не вызывало.

– Жива, мать твою так! – понял вдруг он, и ту до него дошло, что в противогазе, с Фредди Крюгером на груди и с ножом в руках, которым он безуспешно пытался открыть абсолютно чужой комод, он выглядит по меньшей мере, нефотогенично.